Маленький Гарусов - Страница 23

— Кажется, нет. Все женатые. Впрочем, есть один холостяк. Вы его знаете — Федор Жбанов.

— Жбанов? — Марина Борисовна задумчиво наклонила голову. — Нет, не подойдет. Ведь он, кажется, тоже... Впрочем, может быть, это идея. Общность, а не противоположность интересов. Я еще подумаю. А теперь, Толя, пейте чай, у вас, наверно, внутри все пересохло...

Чай у Марины Борисовны был румяный, крепко заваренный, очень душистый, а на столе всего наставлено столько, как будто она ждала по крайней мере десять человек. Марина Борисовна сидела напротив, подпершись кулачком. Тонкие полуседые волосы легко свисали по ту и другую сторону пробора.

— Кушайте, Толя, пожалуйста. Возьмите еще пирога. Люблю, когда едят.

Гарусов ел.

Дверь скрипнула, приоткрылась, и в комнату вошел тощий серый кот с пылающими янтарными глазами. Он издал некий воинственный звук, всплеснул хвостом и стал точить когти о кресло. Немедленно вслед за ним вошел еще один кот, черный и толстый, на полусогнутых лапах. У этого глаза были зеленые. Коты стали друг против друга, выгнули спины, подняли шерсть и неистово заорали. Серый орал заливистым тенором, а черный — квашеным басом.

— Васька, Водемон, — сказала Марина Борисовна нежным голосом, — опять вы за старое! Надо вести себя прилично.

Коты не обратили на нее никакого внимания. Серый испустил душераздирающую руладу, зашипел и плюнул в черного. Черный в ответ ударил его вытянутой, как палка, передней лапой.

— Ах, как вы мне надоели, — сказала Марина Борисовна. — Ну, неужели нельзя между собой поладить?

Черный кот забормотал низким утробным клекотом.

— Кошки? — переспросила его Марина Борисовна. — Ну и что же, что кошки? Разве мало кошек на улице?

На этот раз ответил серый, и выходило, что мало.

— Ну, что мне с вами делать? Раз не можете жить в мире, придется вас отсюда убрать.

Она взяла поперек туловища серого кота, взгромоздила на него черного и так, комком, вынесла обоих за дверь. Из комка торчала когтистая, твердая, как палка, черная лапа. Два тяжелых стука за дверью оповестили Гарусова о том, что коты выброшены. Через несколько минут вернулась сияющая, добрая Марина Борисовна.

— Простите, пришлось мыть руки. Очень невоспитанные звери.

— Это ваши?

— Собственно говоря, ничьи. Кормлю я. Очень хорошие коты. Васька и Водемон.

— Как вы сказали?

— Водемон. Знаете, из оперы «Иоланта», ария Водемона: «Кто может сравниться с Матильдой моей?» — пропела Марина Борисовна. — Впрочем, это, кажется, ария Роберта, а не Водемона. Неважно. Я вообще люблю всякую живность, но лучше бы они выясняли отношения не у меня в комнате. Вы не думайте, очень крепко они не дерутся, больше кричат.

Дверь скрипнула, и в щель просунулась черная лапа. Гарусов вскочил и стал ее выталкивать.

— Сумасшедший! — взвизгнула Марина Борисовна. — Вы делаете ему больно! Это же кот, а не мертвое тело! Васенька, входи, мой милый, входи, дорогой.

Черный кот, слабо мяукнув, ввалился в комнату, а за ним немедленно, стройный и мужественный, вошел Водемон и поднял забрало.

— Господи, а я только руки вымыла, что за беда!

— Почему вы на ключ не запираетесь? — спросил Гарусов.

— Ключа нет. Потерялся.

— Можно заказать. Хотите, я закажу?

— Бесполезно. Заказываю и теряю. Хорошо, что я в коммунальной квартире живу. В отдельную я бы никогда не попала.

Коты завопили в терцию.

— Совсем распоясались, — сказала Марина Борисовна.

Гарусова осенило:

— Давайте я вам крючок сделаю.

— А вы умеете?

— Руками я все умею...

Гарусов выбросил котов, отыскал в недрах комнаты жестянку, пару гвоздей и за несколько минут приладил к двери вполне приличный крючок.

Марина Борисовна, подняв плечо к самому уху, смотрела на него извечно-восторженным взглядом интеллигента на мастера.

— Толя, вы гениальны.

— Что вы. Работа самая халтурная, без инструмента.

— Спасибо вам огромное.

Марина Борисовна снова вскипятила чай и заставила Гарусова сесть за стол. Гарусов ел, и ему было удивительно уютно. Время от времени кто-то из котов рыдал и бился в дверь могучим боком, но крючок только подрагивал.

— Что значит рука мастера, — говорила Марина Борисовна.

Вот уже и ночь углубилась, и коты затихли — наверно, ушли во двор доругиваться. Хлопнула наружная дверь, вернулась Анна Григорьевна, раскатилась было арией Кармен, но обо что-то стукнулась, выбранилась и ушла к себе. Гарусов все сидел.

А потом в нем словно что-то лопнуло, и он рассказал Марине Борисовне всю свою жизнь.

14

Через месяц Гарусов с Зоей и Ниночкой жили уже в Ленинграде, опять в общежитии для семейных. Зое здесь меньше нравилось, чем в Воронеже. Семейные были все какие-то гордые, скупо разговаривали и кухней пользовались мало, больше по столовым питались. Но Зоя не роптала, понимала, что ее дело последнее, был бы он, Гарусов, доволен. Задумал идти в науку — иди, она ему не помеха. Наоборот, все для него сделает, чтобы создать условия. Но Гарусов был теперь весь далекий, худой и холодный и на условия внимания не обращал. С горя Зоя поступила работать продавщицей в универмаг. Ниночка уже в школу ходила.

Гарусов дома почти не бывал, приходил поздно, говорил, что из института, кто его знает, может, и правду говорил. Ложился на раскладушке и подолгу на ней ворочался, звенел. По тому, что спал он отдельно, Зоя догадывалась, что у Гарусова опять какая-то женщина, но вопросов не задавала. Так они и жили во взаимном молчании.

А Гарусов по уши утонул в своей любви. Федор Жбанов дал ему ключ от комнаты, и два раза в неделю Гарусов встречался там с Валей. Он проходил с нею программу заочного института.