— Ниночка, я хочу попрощаться.
— Опять едешь? — неприязненно спросила она и закусила конец косы.
— Еду.
— Надолго или совсем?
— Там видно будет.
— Ну, счастливого пути, — она взмахнула косой и побежала догонять своего кавалера, который стоял и нетерпеливо копал землю бутсой.
Гарусов поднялся по лестнице. Зоя уже ждала его у дверей — должно быть, в окно.увидела, как он подходил. Бледная, но спокойная. Он посмотрел ей в лицо и обмер: оказывается, за эти годы щеки у Зои стали треугольными. Он опустил глаза на ее клеенчатый, цветочками, фартук.
— Когда? — спросила Зоя.
— Сегодня. Ноль тридцать.
— Побудешь или как?
— Не могу, Зоя, надо еще за вещами заехать...
— Что ж, поезжай, раз надо. Посидим с тобой, что ли, на дорогу. Так, кажется, по-русски-то полагается.
— Не знаю я, Зоя, как полагается.
Сели. Гарусов сказал с усилием:
— Прости, Зоя, что испортил тебе жизнь. Не надо мне было на тебе жениться.
— Что ты, Толенька, как ты можешь так говорить? Я с тобой очень даже счастлива была и навсегда тебе благодарна.
— Это я тебе должен быть благодарен.
Помолчали. Зоя спросила:
— Может, все-таки поехать мне с тобой, Толенька? Ты не думай, я на жену не претендую, веди свою личную жизнь какую хочешь. Я просто помочь тебе хочу. Прямо душа болит за тебя, как ты там будешь, один как иголка.
— Не надо, Зоя. Я именно хочу посмотреть, чего я стою один.
— Смотри, тебе виднее.
Зоя встала. Гарусов тоже встал. Тут словно что-то ее толкнуло, и она протянула ему обе руки, сложив их ладонями кверху, лодочкой. В эту лодочку Гарусов, прощаясь, спрятал свое лицо.